"ЗАКАТ" ТАК И НЕ ВЗОШЕЛ

"Закат" — самая известная из пьес Исаака Бабеля и одна из лучших пьес, действие которых разворачивается в Одессе. Между тем практически ни один театр мира из числа тех, где рискнули перенести бабелевский текст на подмостки, не может похвастать безоговорочным успехом. Тем более интересным представляется замысел Георгия Товстоногова, о котором вспоминает сценограф Эдуард КОЧЕРГИН, много лет работавший с режиссером.

Мы работали над замыслом "Заката" в загранке. Кажется, в Германии в 1984 году. Все время он думал, как это сделать. И я тоже. Я придумал одну штуку. В пьесе есть загадка, там финал драматургически не сделан. И Георгий Александрович мучился, потому что был мастером действия. Действенный момент он высекал из пьесы и осуществлял его через артистов. Когда у него это получалась, спектакль тоже получался, и был успех. Он колоссально умел строить действие, используя все способы. Он считал, что не должно быть ни одной секунды, чтобы что-то на сцене не происходило. Если ничего не происходит, все летит, слова не помогают. Нельзя смотреть спектакль, когда зеваешь и прочее. Если в пьесе не хватало действенного момента, он придумывал его сам. С Бабелем не получалось. Там был как бы обрыв. Это когда Беня избивает своего отца. Потом идет свадьба сестры, — но почему биндюжники не восстают? Как, чем он их всех подмял? Как он их давит и подчиняет себе? Этого в пьесе нет. Драматургически финал не убедителен. Товстоногов над этим бился. Когда я ему сказал, что я нашел, придумал, он обрадовался: "Все, поставим". А я придумал так, что когда все сидят за столом, за спинами у них на поставленных телегах висят фотографии предков — бабушки в париках, дедушки с пейсами — в рамках под стеклом. Одесские фотографии, у меня есть коллекция фотографий. Беня вынимает наган и стреляет по этим фотографиям, пробивает стекло. Звон. (Мы бы это сделали киношным способом, с обратной стороны.) А Беня не только предков расстреливает, он и живого отца убивает. И все молчат. Пришла другая мафия... Вообще уже весь спектакль был придуман. Если бы нашелся толковый режиссер, который написал бы на программке "В память Г. А. Товстоногова", я бы ему все это рассказал.

Моя идея шла от режиссуры. Георгий Александрович серьезно занимался пьесой, нашел исторический материал, из которого следовало, что Бабель переносит действие в 1913 год, хотя у него подразумевается другая эпоха, когда стали расправляться с Каменевым, Зиновьевым, Троцким. Бабель был чекистом, понимал, что происходит. У него Беня — это Сталин. 1913 год — только маскировка. Бабель писал про приход новой мафии. Если Беня бьет отца, почему он не может расстрелять предков? Сталин же уничтожал старинные грузинские семейства. Товстоногов спрашивал меня, как я собираюсь осуществить этот трюк со стеклом — да просто с другой стороны рабочий по гвоздю ударит молотком, и все. Только каждый раз придется стекло менять — ну и что, ради этого стоит.

В связи с "Закатом" у Товстоногова была еще одна замечательная идея. Он хотел сделать спектакль без всякой музыки. У Бабеля есть персонаж, потрясающий тип — кантор. Кантор помог и мне в декорации. Он ходит по сцене и поет псалмы Давида. Он призывает евреев посмотреть, что делается: они друг друга уничтожают. Все эти песни должны образовывать общий вопрос к действующим лицам: что вы делаете? Это попытка образумить народ. Все перестановки должны были идти на этих песнопениях. Он хотел пригласить хорошего певца или настоящего кантора из синагоги. Там были и другие интересные замыслы. Например, он просил, чтобы не было обычной реальности, чтобы была поэзия в отношениях Марии и Менделя. Я придумал так: снимается платформа с колес, поднимается кверху (у кантора что-то вроде "Песни песней"), а с обратной стороны телеги станины — облака. Наивно, как Марк Шагал.

Этот рассказ имеет продолжение.

После смерти Товстоногова Кирилл Лавров решил воплотить его мечту в реальность. Он пригласил для этого довольно известного режиссера и попросил Кочергина рассказать тому обо всех наработках. Но Кочергин быстро понял, что этот режиссер не потянет. И как Лавров ни уговаривал художника, сценограф работать отказался. Тогда для оформления спектакля взяли нового художника. Но спектакль не получился до такой степени, что даже не был выпущен на суд зрителя. А Кочергин признался, что хотя ему жаль, что все так вышло, но Георгия Товстоногова он не предал.

Аркадий РАЙКОВ.