Я ПРОШЁЛСЯ ПО ВОЙНЕ, И ОНА ПРОШЛАСЬ ПО МНЕ

Эти слова Борис БОГАЧЕВ, полковник в отставке, заслуженный юрист Украинской ССР и Молдавской ССР, предпослал своим воспоминаниям о Великой Отечественной, которые он передал в редакцию в середине 2000-х. С тех пор мы не раз обращались к этому ценному источнику реальной военной истории (например, см. "Порто-франко" от 4 августа 2006 г., 26 марта и 21 июня 2013 г.). Публикация новых фрагментов этих воспоминаний должна была увидеть свет накануне 9 мая с. г. По понятным причинам нам пришлось ее отложить. Теперь наверстываем.

КАК Я БОГУ МОЛИЛСЯ

Меня, как командира взвода управления батальона, часто, порою по два-три раза на день, командир батальона или начальник штаба посылал в качестве офицера связи в обслуживаемые нами части — полк, дивизию, корпус или в штаб нашей бригады и ее батальоны с различными устными или письменными поручениями. Как правило, исполнял я их один, без сопровождающих.

И вот, исполняя очередное такое поручение, я шел по полевой тропинке. Вокруг никого не было. Вдруг на том месте, где я находился, начался внезапный артиллерийский налет. Снаряды рвутся вокруг меня. Укрыться негде. В случае ранения помочь некому. Мощный огневой удар — шквал стали, свинца и огня. Огненный смерч носится над головой. Земля содрогается как при землетрясении. Я плотно прижался животом к земле. Пистолетом в одной руке и планшеткой в другой прикрыл голову. Самые смертельно уязвимые места у человека — голова, живот, ну и, конечно, сердце.

Артналет — одно лишь слово, но кто испытал и выдержал это, тот не забудет никогда. Одиноким и беспомощным почувствовал я себя в этом бушующем огненном поле. Бешено колотится сердце. Нервы напряжены до предела. Каждый миг ждешь неминуемой смерти. И смерти не всегда мгновенной. Не знаешь, где разорвется следующий снаряд. Не твой ли он, который оборвет хрупкую человеческую жизнь. Как ужасно это ожидание...

Вокруг витала смерть, а я лежал, распростертый на земле, видел букашек и пауков, копошащихся в стеблях травы, которым не было никакого дело до войны... И такая мысль пришла в голову: "Боже мой! Неужели вся эта красота земная будет вечно, и будет тогда, когда я исчезну?" То, что согласно религии моя душа бессмертна, и что душа воина, сраженного на войне, сразу попадает в рай, меня что-то совсем не трогало. И вот тут-то я, вопреки своему атеистическому воспитанию, взмолился: "Боже! Если ты есть, спаси меня!" Обстрел окончился, я остался невредим. В жизни не поминал Бога ни разу, а вот пришлось.

Кто попробует упрекнуть меня в слабости духа — пускай сам испытает это...

Я встал и пошел дальше к берегу реки. Впереди лес. Противнику из-за леса меня не видно. В лесу ни одной живой души. И снова артиллерийский налет. Немцы стреляли по лесу, т. к. полагали, что там могут сосредотачиваться войска. Вокруг — страшный грохот от разрывов снарядов и ужасающего треска ломающихся деревьев. Я быстро заскочил в подвернувшуюся землянку, пол в которой был ниже уровня поверхности земли. Тут я заметил, что с входа в землянку начал клубами вползать густой черный и вонючий дым. Ну, думаю, вот теперь точно конец. Видимо, немец бьет химическими снарядами с отравляющим веществом. Противогаза у меня нет. Их давно уже никто не носит. Возникла дилемма: или здесь будешь отравлен газом, или выскочишь из землянки и будешь уничтожен осколком. Я предпочел второе. Быстро выскочил из землянки, пробежал газовое облако и бросился ничком на землю. Тут обстрел прекратился. Осмотревшись, я понял, что дым произошел от попадания снаряда в лежавшие около землянки дымовые шашки, которые используют саперы в необходимых случаях при постановке дымовой завесы.

Меня охватила радость. Спасен! Жив! От пережитого волнения я начал смеяться. Я слишком много вёл поединков со смертью, причем все преимущества были на её стороне.

Исполнив поручение, какое именно, я сейчас уже не помню, я отправился назад. Обратный путь шел наверх по длинному пологому песчаному склону. С немецкого берега я хорошо просматривался. Раздался нарастающий свист снаряда, и впереди с оглушающим шумом поднялся от разрыва фонтан песка и дыма. Сильный взрыв многократным эхом прокатился по находящемуся неподалеку лесу. Я не придал этому значения. Но когда второй снаряд разорвался позади, я понял, что попал в артиллерийскую вилку и что стреляют по мне. Так что следующий снаряд разорвется возле меня.

Я бросился бежать в сторону. И действительно, третий снаряд разорвался там, где я только что был. Я стал бежать к лесу и петлять, как заяц. Снаряды рвались вокруг меня. Я понял, что немецкие артиллеристы забавляются. Немцы могли себе это позволить. Снарядов у них было много. На них работают заводы всей Западной Европы, вот они и решили поразвлечься.

Бежать наверх по песку в августовскую жару было изнурительно. Сердце бешено колотилось, в висках стучало, глаза заливал пот, ноги не повиновались. Я так не уставал, наверное, никогда в жизни. И все-таки до леса я добежал. В лесу отдышался, пришел в себя. Очень захотелось пить. Во рту пересохло. Прошел лес. На опушке был хутор. Один дом с пристройками. В хлеву замычала корова. В доме никого и воды нет. Открыл дверь подвала. Там польская семья. Фонарь высвечивает испуганные лица взрослых и детей, обращенные ко мне. Прошу воды попить. Отвечают: "Нет воды". Прошу молока. Отвечают: "Нет молока". Я весь задрожал от злости. Ведь корова-то мычала. Значит, не может быть такого, чтобы не было молока. Значит, не хотят дать. Я и до этого имел возможность убедиться, и не раз, что поляки относятся к нам по-разному: одни дружелюбно, другие с неприязнью.

Сорвал с пояса гранату, вставил взрыватель, взялся за кольцо. Хотел бросить гранату в подвал и уничтожить их всех. Тут столько пришлось пережить, а им молока жалко! Но, глядя на напряженные лица смотрящих на меня детишек, передумал. Закрыл дверь в подвал и пошел в расположение батальона. Вот так прошел один из дней войны. А их было много, очень много.

БОЛЬШЕ НИЧЕГО НЕ БЫЛО

Однажды, когда уже начало темнеть, я с несколькими бойцами моего взвода шел к передовой. Как правило, саперы на передовой работают ночью. Внезапно по нам был произведен артиллерийский налет. Был ли он прицельный или случайный, сказать трудно. Раздумывать было некогда. Я прыгнул в ближайший одиночный неглубокий окоп и почувствовал, что подо мной лежит труп убитого бойца, который уже начал подванивать. Трупный запах нестерпим, но пришлось выдержать, пока не перестали рваться снаряды и свистеть осколки.

Отделение моих разведчиков во главе со старшим сержантом уходило в тыл врага, чтобы собрать данные об имеющихся у немцев инженерных сооружениях. Я должен был сопровождать разведчиков до нашей передовой и убедиться в благополучном переходе ими немецкой траншеи. Вместе с нами была и наша ротная санинструктор — чернобровая красавица Анна Бровкина.

Переходить линию фронта надо было ночью, и темноты мы дожидались в пустой полуразрушенной артиллерийскими снарядами и авиабомбами деревушке в километре от нашей передовой. Внезапно произошел артиллерийский налет на наше расположение. Вмиг все бросились кто куда. Я плюхнулся в ближайший небольшой окопчик, ранее кем-то вырытый. Но там уже лежала Анна. Мне ничего не оставалось делать, как лечь на нее и крепко прижаться, т. к. мое тело несколько возвышалось над уровнем земли. Налет окончился, никто из нас не пострадал.

Потом, много лет спустя, когда я рассказывал этот эпизод жене, она спросила: "А больше ничего там не было?" В той обстановке, когда жизнь твоя на волоске, мне и в голову не могло придти то, о чем жена подумала.

78-й ШТУРМОВОЙ БАТАЛЬОН

К весне 1943 года Советская Армия провела ряд успешных наступательных операций. Нашим войскам приходилось взламывать сильно укреплённую вражескую оборону. Возникла необходимость специального инженерного обеспечения штурма заранее подготовленными оборонительными рубежами, насыщенными особо прочными сооружениями, сложными системами заграждений. В мае начальник инженерных войск Советской Армии генерал-лейтенант М. Воробьёв доложил Верховному Главнокомандующему предложения по формированию ударных инженерных соединений. Сталин согласился, но уточнил: "Назовём их не ударные, а штурмовые инженерно-сапёрные бригады". И такие бригады были созданы. Шестнадцатая штурмовая инженерно-сапёрная бригада резерва Главного командования была сформирована в двадцати пяти километрах от Москвы. С ней и была связана моя фронтовая судьба.

Наш батальон на одном месте долго не находился. Выполнив одно задание (минирование, разминирование, постройка моста, дороги и т. п.), батальон перебрасывался на другое место. И так много раз.

Когда летом 1944 года шли по Польше на Запад, то путь пролегал по историческим местам. Прошли местечко Замостье. Здесь 300 лет тому назад был похоронен герой походов Богдана Хмельницкого полковник Максим Кривонос. В местечке Красник в 1916 году разыгралось большое сражение армий Брусилова, в ходе которого были разгромлены австрийские войска.

Старинный город Владимир-Волынский мы прошли походным маршем. Когда-то, в 12-м веке, Владимир-Волынский входил в Галицко-Волынское княжество, власть которого простиралась вплоть до побережья Чёрного моря, где сейчас стоит Одесса.

В городе никто нас цветами не встречал, как это было в сентябре 1939 года. Галичане на своей спине испытали, что такое сталинщина; она оказалась в 10 раз хуже, чем польский гнёт. Потом мне станет известно, что с сентября 1939 года по июнь 1941 года НКВД депортировало из западных областей Украины в Сибирь, Север и Дальний Восток 300 тысяч человек, откуда обратно вернулись единицы. А тогда в городе на белых стенах некоторых домов были надписи: "Геть Гiтлера та Сталiна". Нас тогда это очень удивляло.

ФРОНТОВЫЕ БУДНИ

Мои служебные обязанности заключались в разведке маршрута движения батальона, добывании сведений об инженерном оборудовании позиций и районов, занимаемых противником, системе его заграждений, особенно минных, состоянии дорог, мостов, различного вида препятствий, а также о местных материалах, которые могут быть использованы в целях инженерного обеспечения боевых действий.

Например, разведка водной преграды (по пути следования на Запад пришлось разведывать несколько десятков рек — крупных, средних и малых). Это значит, что следовало изучить данные о ширине реки, глубине, направлении и скорости течения, состоянии грунта и профиля дна, характер берегов для сооружения моста, штурмового мостика или причала для понтонов, на которых будут переправлены танки, артиллерия, подыскать места, удобные для скрытного выхода к реке и её форсирования, отыскать материалы, пригодные для постройки моста (брёвна, доски, гвозди, скобы и т. д.)

Кроме того, мне при передвижении батальона приходилось выполнять обязанности квартирмейстера, т. е. заниматься расквартированием личного состава. Иногда за сутки до прибытия батальона заходишь с разведчиками в деревню и определяешь дома, где будет жить командир батальона; он жил вместе с начальником санитарной части — врачом, капитаном медслужбы, миловидной 25-летней еврейкой-одесситкой. Потом подыскиваешь дома или избы для заместителя командира, начальника штаба, начальников различных служб, для личного состава трёх рот, своего взвода, хозяйственного взвода, кузни, складов — продовольствия, вещевого, боеприпасов, медицинского и отдельно для оперуполномоченного НКВД.

Остался в памяти такой эпизод: я с разведчиками иду на два километра впереди батальона, разведываю путь движения. Вхожу в деревню, дальше мост через речку, а за ним — возвышенность. Спрашиваю встречную местную молодайку, краснощёкую, а что там за горой, какая дорога? (разговор ведётся на украинском языке).

Отвечает: "А я не знаю".

— "Как ты не знаешь, сколько лет ты здесь живёшь?"

— "Тридцать".

— "И ни разу не была за горой?"

— "Нет, не была, а что мне там делать?"

Я поразился такому отсутствию любознательности.

Другой случай. Пришли в Польше к развилке дорог. Куда идти: вправо или влево? Подходит поляк. Спрашиваю: "Куда идти до деревни Скаржиско?" (Разговор ведётся по-польски). Он показывает направление рукой и говорит: "Просто". Я возмутился. Тебе, дескать, просто, ты всю жизнь здесь прожил, а я здесь первый и последний раз. Потом узнаю, что польское "Просто" переводится на русский язык как "прямо".

Или такой эпизод. В 19 лет организм еще растёт, кушать хочется, ведь всё время в движении и на свежем воздухе, а пайка не хватает. Заходишь в избу на ночлег. Хозяин в армии, хозяйка с кучей ребятишек. Знаешь по опыту, сколько не проси, хозяйка покушать не даст.

Начинаешь обычную игру: "А вот этому хлопцу два годика". — "Точно", — отвечает хозяйка.

— "А вот этой дивчине четыре годика".

— "Точно", — отвечает хозяйка.

И так далее.

Пройдя сотни изб, я уже так "насобачился", что безошибочно определял возраст малых детей. Смотришь, хозяйка смягчилась сердцем, полезла в подвал, откуда приносит молоко или сливки, а то и яйца с хлебом, что тебе и надо было.

Ну а когда этот метод не действует или детей нет, прибегаешь к другому методу. Говоришь: "Пол-России прошёл, а такой воды вкусной нигде не встречал". Итог тот же. Хозяйка лезет в подпол и достаёт снедь. При этом хозяйка думает: "Боже мой, мы в таком забытом Богом углу живём, а, оказывается, вода у нас — лучше не сыщешь". Вот так, видимо, и родилась воинская поговорка: "Дайте воды напиться, а то так есть хочется, что и переночевать негде".

Публикацию подготовил Андрей РАЙКОВ.