ВОЙНУШКА ПО-ОДЕССКИ

О легендарном дне 12 апреля 1961 года вспоминает Вячеслав Добровольский, заслуженный деятель искусств РФ.

Дом, где прошло мое детство, заселили в 1927 году. Сюда въезжали молодые семьи военных, моряков, низший состав НКВД, почти всем около 30 лет, с новорожденными или совсем маленькими детьми. Здесь жил и мой папа с родителями.

О, какой это был чудо-двор! Большой фонтан посередине разделял его по принадлежности на "военный конец" и "обычный двор". Это деление сохранялось и при мне, пока в середине 1960-х люди не стали разъезжаться. Кто обменивался (в том числе и наша семья), кто получал новые квартиры... Но это отдельная темя, не для этого рассказа.

Как ни странно, но во время войны дом практически не пострадал, как и его жильцы, а это уж совсем казалось невероятным, ведь мужскому населению к началу войны было примерно по 40 лет.

Среди невернувшихся был и папин отец, погибший за рулем "Эмки" в октябре 1942-го под Сталинградом. А многие вернулись, покалеченные, раненые, но живые.

Вернулся во двор и папин отчим, мой дед, который всю войну служил на Урале главным инженером завода (они выпускали танки).

Все-таки какая-то неведомая сила хранила наш двор! Когда с мая 1944-го из эвакуации начали возвращаться семьи, почти все квартиры остались такими, как и до войны.

Это все я знаю по рассказам родителей и бабушки с дедушкой. Ведь родившись в 1952-м, я мог лишь впитывать, как губка, рассказы родных и соседей. И тех, кто воевал, и тех, кто был в эвакуации, и тех, кто оставался в городе. Жили у нас во дворе несколько партизан, которые всю оккупацию сражались в подполье.

В "войнушку" мы играли, сколько себя помню. И, конечно, все на стороне "наших". Никто не соглашался на роли фашистов, но мы с лихвой дополняли их отсутствие своим воображением, благо рассказов о пытках, казнях, морских десантах, диверсионных актах в порту и на железной дороге слышали много и каждый день.

Мы видели, как гордо носили свои награды фронтовики, нас нисколько не пугали ни безногий дядя Толя, который катал нас на своей мотоколяске, ни обгоревший, с маской вместо лица, дядя Гриша. Может быть, знай мы их другими, детская реакция могла быть иной, но мы-то их знали только нынешними, и гордились своими соседями.

Дети нашего двора, все без исключения, были переполнены рассказами взрослых о боях на фронте, о партизанской борьбе в оккупированной Одессе, о жизни в катакомбах. Мне безумно хотелось попасть в катакомбы, я знал даже, что в картинной галерее организуют туда экскурсии, но возраст, возраст...

Тем не менее мечта сбылась. Я учился во втором классе, когда рядом с нами, в самом начале Ольгиевского спуска, снесли дом и под ним открылись два входа в катакомбы...

Нас было пятеро из одного класса: Толик Гершензон, Лева Вайнбранд, Витя Протасеня, Димка Леонов и я. Мы решили пробраться туда, найти металлолом (тогда все школы его собирали) и победить в соревновании с другими классами. Поклявшись, что никто, ни одноклассники, ни родители, об этом никогда не узнают, мы тщательно подготовились и несколько раз уходили довольно далеко. Заблудиться не боялись: к колышку у входа привязывали длинную веревку и шли освещая дорогу фонариком "жук", который я тайком брал у деда. Действительно, какие-то железки находили, но не столько, чтобы победить. Но еще бОльшим разочарованием было то, что мы никак не могли найти ни настоящее оружие, ни какой-нибудь настоящий партизанский лагерь. Конечно, мы не отчаивались, но в один, как принято говорить, "прекрасный день", наши походы внезапно прекратились.

12 апреля 1961 года.

Обычный школьный день...

Нет, тот день изначально не был обычным. Я помню его, как вчера. После уроков мы должны были играть в футбол со 2-м "В", а потом в катакомбы. Уж и не помню, какой был урок, до него ли, когда такие перспективы...

Голос Левитана из громкоговорителя в коридоре разорвал тишину во всех классах не только в нашей школе. "Говорит Москва, говорит Москва, — звучал знакомый голос, — работают все радиостанции Советского Союза"...

Пауза. Казалось, она длится вечность. Во всяком случае, нам ее хватило...

Выскочивший в коридор весь 2-й "А" был вооружен "до зубов": пистолеты с ленточными и обычными пистонами, водяные пистолеты, самодельное оружие (стреляющие трубки от ручек, рогатки, луки со стрелами)... Вы думаете только наш класс? Ха! Так появились все! И девочки не отставали. Как же симпатичны были они в полном облачении медсестер: повязки с красным крестом и санитарные сумки через плечо. Вот где пригодилась практика каждодневной игры в "войнушку". За время знаменитой левитановской паузы все уже знали: сейчас он объявит, что началась война! И мы тут же всем классом идем в военкомат записываться в партизаны. Здесь наша пятерка и раскрыла секрет, рассказав всему классу, что не раз ходили в катакомбы и знаем, где можно будет расположить наш отряд! И весь класс тут же выбрал командиром Димку Леонова, моего закадычного друга. Ох и завидовал я ему, друг называется, даже комиссаром не назначил...

До нас не сразу дошел смысл сказанного Левитаном: "Космос... Впервые... Гагарин...". А война-то ГДЕ?

Еще и еще вслушивались в текст по радио. О войне там не было ни слова. Разочарованные, опустошенные, смотрели мы на радостные лица взрослых, и каждый понимал, что повторить подвиг Яши Гордиенко не удастся.

Следующая после выступления Левитана фраза директора школы о том, что занятий сегодня не будет, примирила нас и с космосом, и с Гагариным... И был выигранный футбольный матч со 2-м "В". А вот катакомбы для нас закрылись навсегда. Мы рассекретили себя, и в дневниках учительница написала обо всем родителям.

Вечером у нас были гости по случаю праздника. В Одессе тогда гости собирались очень быстро, особенно, когда близких родственников и друзей было не меньше 35–40 человек. За столом я рассказал, что было в школе утром. Никто из взрослых не рассмеялся, наоборот, лица у них вдруг стали очень серьезными. А дядя Нуся, вернувшийся с войны весь в наградах и ранениях, притянул меня к себе, обнял и сказал: "Ингеле, запомни, чтоб вы никогда даже не видели того, что мы имели на войне". И выпил рюмку водки. И с ним выпили все.