Одесский «Калиостро»

Оранжевые греческие апельсины стали недобрым знаком от одесских купцов-нуворишей и к тому же прямым сигналом императору Павлу о том, что столь бодрое градостроительное начало на берегах Хаджибейского залива грозило обернуться крахом. Землекопы еще засыпали прибрежные воды землей и камнями со склонов и окрестностей, черноморские казаки, скользя на зимнем льду, продолжали вбивать сваи для Адмиральской и Купеческой пристаней, а в далеком Петербурге император Павел уже начал возводить свои собственные «воздушные замки». Матушка бредила Константинополем и Персией, а преемник затевал поход на Индию и махнул рукой на великие деяния своей августейшей предшественницы.

В Хаджибейском заливе Павел не разглядел будущего для военного флота, определив присовокупленному к империи городку статус «места для случайных остановок».

Как раз в этот момент Иосиф де Рибас, подключив весь свой авантюрный запал, вспомнил о диетических пристрастиях императора. Помогло, но не особо!

Три тысячи сочных экзотических плодов все же польстили нервному, но отходчивому царю. Позже, экспериментируя на ходу, задиристый император все же увидит в здешней гавани выгоды для купцов и торговли, но именно на их плечи переложит все заботы о ее обустройстве, тем самым, вызвав финансовую панику в их рядах.

Ситуация усугубилась тем, что в один момент полетели головы начальства. Статус бывшего любовника императрицы не защитил бравого «гишпанца». Снимая де Рибаса с должности, император рассуждал примерно так — кто он таков? Матушкин выдвиженец? У нас свои гатчинские да ропшинские в очереди за царской милостью стоят. Может, до новоиспеченного государя дошли слухи о растратах и хищениях при строительстве порта в городе, именуемом на античный лад Одесса, заложенном на бывшей татарской земле Эдисан?

Сегодня, когда в тренде обличать коррупционеров, некоторые досужие авторы трясут имя де Рибаса, невзирая на то, что оно стало почти сакральным, воспето в песнях, стихах и поэмах.

На защиту одесского любимца уже не раз вставали лучшие публицисты города. Защищающее честь адмирала расследование замерло на точке хозяйственных прикидок. Нельзя украсть из двухсот тысяч рублей полмиллиона! Неоднократно предлагалось и компромиссное решение — суммы, выделенные Екатериной на строительство порта своему любовнику, на худой конец, можно рассматривать как дар. Любовные подарки не подлежат ревизиям?

Де Рибас, безусловно, ходил в любовниках Екатерины. И это не плод буйной фантазии. Пострел в военном мундирчике и паричке, бегавший у стен Очакова, именуемый в обществе Осиком Сабиром, вызывал на лице Потемкина кислую мину. Уже в первый момент их встречи Екатерина не смогла отвести глаз от неотразимого «гишпанца»! Именно Хосе де Рибас станет офицером по особым поручениям при императрице и совершит по ее указке ряд авантюрных подвигов сродни проделкам графа Калиостро.

Федору Ростопчину повезло меньше. Ко двору он попал после секретарских хлопот на Ясской мирной конференции с османами, пройдя путь от Кинбурна до Рымника уже после увольнения Суворовым с обидным определением «за неперспективность». Де Рибаса, как свидетельствует дружеская переписка тогда еще будущего генералиссимуса с одесским градоначальником, Суворов уважал, ценил и не жалел пылких слов в своих оценках его талантов.

Звание бригадира и чин камер-юнкера позволил молодому дворянину Ростопчину появиться при императрице, но Екатерину, кроме подорванного здоровья, уже мало что интересовало. Судьба сжалилась над амбициями Федора и...даже улыбнулась. И вскоре Ростопчин попал в свиту к великому князю Павлу Петровичу, будущему императору, успев завоевать его расположение. Дружба с будущим монархом пошла на пользу. После смерти Екатерины Павел сделал Федора Васильевича флигель-адъютантом, затем — генерал-майором, даровал ему несколько орденов и большое поместье в Орловской губернии.

Де Рибас доблестно прошел весь нелегкий ратный путь и на переговорах о заключении мира после окончания Русско-турецкой войны 1787—1791 годов стал, как известно, главным переговорщиком. Но у времени свой закон. После ухода Екатерины де Рибас остался один на один со своими многочисленными врагами.

То, что слухи и недоверие к личности де Рибаса сеяли никто иные, как его современники либерал-адмирал Николай Мордвинов в дуэте с равным себе по титулу Федором Ростопчиным, сегодня доподлинно известно. Сведения, что один только де Рибас крадет в год до полумиллиона рублей, явно не соответствуют действительности. Слова эти, якобы произнесенные с трибуны сената, принадлежат Федору Ростопчину. И это правда. Но на самом деле такое мнение изложено в частном письме графа к отцу Михаила Воронцова Семену Романовичу, посланнику в Лондоне.

Позже Ростопчин приобрел печальную славу «человека пожара». Граф, при посредничестве княгини Дашковой усевшись в начальственное кресло московского губернатора, в одночасье прославился своими «афишками». И продолжал лепить их на стены домов и во время войны с дерзким корсиканцем. Когда французское войско находилось почти под боком у московского губернатора, Ростопчин во всеуслышание пообещал «басурману» вместо хлеба и фуража уголь и золу, чем засвидетельствовал, что сознательно отдал приказ о поджоге Москвы.

После войны московские домовладельцы вознамерились взыскать ущерб с виновного, что грозило графу полным разорением. Вот почему Ростопчин, уже из Парижа, в своей известной «правдивой» книге упрямо отрицал причастность к пожару. В своих афишах московский губернатор, описывая боевые действия, нисколько не смущаясь, лихо утверждал, что каждый убитый русский уносит с собой шестьсот жизней неприятеля. Тех самых французов, неоднократно проклинаемых графом по-французски.

Не признававший авторитетов и чинов историк Е.В. Тарле дает Ростопчину нелестную характеристику: «Это был человек быстрого и недисциплинированного ума, остряк (не всегда удачный), крикливый балагур, фанфарон, самолюбивый и самоуверенный, без особых способностей и призвания к чему бы то ни было». Из чувства такта Тарле не называет Ростопчина прямо — интриган.

Известно, что Екатерина утвердила пятилетние расходы на строительство Хаджибейского порта в размере почти двух миллионов рублей. Но... за три года с момента начала строительства и до отстранения де Рибаса, расходы составили около четырехсот тысяч рублей. Как отмечают многие его защитники, де Рибас в своих письмах друзьям постоянно жаловался на стесненность в средствах.

Интересен и другой факт — император Павел, смягченный ароматом диковинных плодов, выделил на продолжение строительства Одесского порта четверть миллиона рублей сроком... на четырнадцать лет.

И вот вопрос: так что же похитил из казны тремя годами ранее Осип Михайлович де Рибас?

Прежде, чем отвечать на этот вопрос, стоит вспомнить о письме императрицы де Рибасу с советом, с чего начинать устройство порта в Хаджибее: «На первый раз употребите на сие те 26000 рублей, которые, по донесению вашему от 1-го мая сохранили вы, по ненужности еще в найме вольных для флотилии греческих матросов». Человек, нечистый на руку, без сомнения, тут же засунул бы бесхозный остаток себе в карман. Дерибас же не растратил из казны ни одной копейки, о чем свидетельствовали отчеты об издержках генералу графу Суворову-Рымникскому.

«Крайние патриоты» типа Ростопчина и начальствующий над флотом Мордвинов испытывали неприязнь к «чужакам» и не брали в расчет, что «пришлый» де Рибас все строительные подряды в порту раздал исключительно русским, в главные подрядчики определив купца Автономова.

Претензии, как минимум, могли быть взаимными, хотя бы потому, что де Рибас — это страсть, горячность, стремительный задор, решения с лету. А Мордвинов — полная ему противоположность: нерешительность, в голове нагромождение уставных параграфов и наставлений — от инструкций ни шагу, жизнь по полочкам, стремление в каждой непредвиденной ситуации действовать по колее и только по сложившимся трафаретам.

Именно в этих качествах Мордвинова, воспринятых поначалу, как достоинства из тех, что сродни порядку, точности и дисциплине, обманули князя Потемкина. За четыре года до начала второй войны с турками князь определил Мордвинова на должность старшего члена Черноморского адмиралтейского правления, только что открытого в Херсоне. Такое назначение означало ни много, ни мало статус первого и прямого помощника светлейшего князя по флоту. Во время вспыхнувшей новой войны, иногда называемой Потемкинской, всему нашлась подлинная цена, и отношения со светлейшим всесильным князем закончились для Мордвинова постоянными нагоняями и открытыми стычками.

Особый гнев Потемкина вызвало сидение «мордвиновских сундуков», а попросту Лиманской флотилии, в днепровских камышах при сражении у Кинбурна. Оплошавший флотоводец оправдывался тем, что хотел улучить момент и повторить поджог турецкого флота, как это произошло при Чесменском сражении. Тогда в составе команды одного из четырех брандеров, уничтоживших огнем турецкий флот, участвовал и юный Хосе де Рибас. Трусость Мордвинова могла обернуться потерей кинбурнской крепости и вызвала возмущение самого Суворова.

И все же князь Потемкин по понятным причинам вскоре вновь восстановил Мордвинова в чинах и званиях. Ведь сама гранд-дама в мундирном платье проявила материнское участие в судьбе друга детства собственного сына. Десятилетним мальчиком симпатяшку Мордвинова взяла во дворец сама Екатерина, определив в друзья ровеснику-сыну, великому князю Павлу Петровичу. Мальчишки подружились. Но отец Мордвинова — адмирал, видел сына на капитанском мостике и никак иначе. Службу во флоте Николай начал гардемарином и через два года был произведен в мичманы и в этом звании направлен за «аглицкой» морской закалкой в Англию. Там он восхитился тамошним бытом и проникся симпатией к здешним устоям. Свои англоманские вкусы молодой Мордвинов подтвердил браком с англичанкой Генриеттой Коблей, сестрой жены английского посланника.

Знаток английской экономики и поклонник Адама Смита, «оплошный» флотоводец не скрывал оживления, когда речь заходила о частном предпринимательстве, сборе пожертвований от частных лиц, банковских кредитах и ссудах. Еще в Ливорно Мордвинов вместе с младшим братом Александром скупал за бесценок у разорившейся тамошней знати коллекции старинных картин, а по сути художественных шедевров. Предпринимательский нюх никогда не подводил Николая Семеновича. В Крыму Мордвинов не упустил момента обогащения, перекупив землю у покидающих насиженные места татар по баснословно низким ценам.

Именно Мордвинову принадлежит идея использовать в войне с османами греческих корсаров с каналами субсидирования... через иностранные банки. Присутствие посредников в такой схеме очевидно. Жажда наживы закипела в мозгу предприимчивого адмирала с начала войны. Мысль о появившейся возможности быстрого и почти верного обогащения не давала покоя.

Совсем иначе действовал де Рибас на столичной должности генерал-кригскомиссара. Распорядительный начальник занимался... сокращением казенных расходов на закупку провианта. Закупки продовольствия производил у помещиков, что называется «из рук в руки». Комиссионерам де Рибаса строго настрого запрещались сделки с посредниками и перекупщиками. Поведение Павла говорило о том, что он не видит в де Рибасе мздоимца или растратчика казны. В первый же день прибытия адмирала в столицу де Рибаса принимают во дворце на званом ужине в его честь.

Похоже, что Павел весьма доволен де Рибасом. Карьера одесского градоначальника резко идет в гору: ему следует чин полного адмирала. Тут же высочайшим повелением Павла адмирал назначен управляющим лесным департаментом. Задача перед ним поставлена простая и понятная — заготовка и разведение корабельных лесов. По местам лесозаготовок, по берегам северных рек разбивались дубовые рощи для нужд адмиралтейства. За заслуги в обеспечении верфей корабельным лесом Осип Михайлович де Рибас даже награжден командорским орденом Св. Иоанна Иерусалимского.

Мордвинов намечал строительство нового порта совсем в другой точке черноморского побережья. Какими соображениями граф руководствовался, что брал в расчет? Возможно, как помещик и дворянин, Мордвинов считал, что Очаковский порт все же ближе к украинским плодородным полям и к Днепру, как водному пути? Отсюда и пренебрежительные эпитеты в сторону нарождающейся Одессы — «ничтожный городок». Разные мнения — еще не повод для завистливого брюзжания, что де Рибас «обманным образом вынудил у престарелой государыни согласие на построение никому не нужного города». Первостроители Одессы де Рибас и де Волан ни разу не опустились до подобных выпадов. Но в своих записках той поры все же упоминают о «буре наветов», подвергающих сомнениям очевидное. В пылу интриг обвинения достигли наивысшего градуса. Крайний консерватор и ревностный защитник крепостного права, нередко прибегавший к насильственным, мало извинительным мерам Ростопчин, поначалу с петушиным задором вступивший в подковерную борьбу с де Рибасом, в один момент оценил свой дремучий дилетантизм, суливший ему поражение, вдруг во всеуслышание заявил, что «борьба не будет равной». И почему же? А все потому, что, как высокопарно провозглашал граф, «добродетель и достоинство всегда терпят поражение, когда против них вооружаются интрига и преступление».

Совершенно очевидно, что порт в Очакове — это попросту береговой причал, открытый всем ветрам и течениям, без намека на гавань! И для такого вывода не нужны глубокие познания в гидротехнике! Многих сведущих в морском деле современников откровенно смущало предложение Мордвинова о рытье «песчаного канала» с целью обезопасить корабли в Очаковском порту. Образованный государственный муж, моряк, способный оценить достоинства гостеприимного залива, возмущается выбором де Рибаса основать порт в издревле проверенном мореходами разных народов месте черноморского берега?

Мордвинов и Ростопчин разглагольствовали, де Рибас и выходец из Голландии брабантский дворянин Франц Павлович де Волан, военный инженер, имевший четыре строительные специальности, собственноручно производили замеры, работали над чертежами. Де Волану принадлежит слава зодчего и устроителя всех портов, крепостей, городов и каналов на вновь завоеванных землях. Важно, что де Волан авторитетно выражал полное согласие с выбором места для нового порта и никогда не высказывал никаких сомнений по этому поводу.

Секрет мордвиновского каприза прост. Матушка-императрица после смерти Потемкина увидела графа в качестве первого командира Черноморского флота, одарив чином вице-адмирала и попутно сделав его начальствующим лицом в Николаеве. К услугам многочисленной семьи и женушки англичанки — новый «адмиральский дом» и жизнь размеренная, неторопливая с гарантией неприкосновенности. При такой «крыше» можно было махнуть рукой на судостроение, город и флот. Мордвинов, окружив свой дом казенными пушками, стал мечтать о том, как перетащить строительство нового порта поближе к своим владениям... в Очаков. Кто-то донес в столицу о «декоративных излишествах», и адмирал получил высочайший нагоняй.

Матушка-императрица развела конфликтующие стороны по разным углам, оградив де Рибаса от Ростопчина и Мордвинова. Строитель порта высочайшим указом переподчинялся ее последнему любовнику — Платону Зубову, тогда Екатеринославскому, Таврическому и Вознесенскому генерал-губернатору. Неудивительно, что де Рибасу такое решение не пришлось по душе. Сам факт его участия в Потемкинской войне и то, что он подписывал мир с османами, позволял «гишпанцу» мечтать о лучшей карьере. Ирония судьбы — при этом место командующего флотом досталось его конкуренту!

Но чиновничье примирение в Хаджибее длилось недолго. С воцарением Павла изменилось многое. Влиятельный покровитель де Рибаса, туповатый князь Зубов, был без промедления уволен с высокой должности и попал в опалу. «Комиссия строения южных крепостей и Одесского порта» упразднена, а попросту разогнана. Настала очередь де Рибаса. Павел уволил человека милого сердцу своей матушки со всех должностей, связанных с флотом, строительством города и порта.

С заменой столичное начальство определилось быстро. На смену «гишпанцу» из Петербурга прискакал контр-адмирал Пустошкин с недвусмысленным приказом произвести в кратчайшие сроки тщательную ревизию флота, а также хода возведения порта и города. По распоряжению Павла де Рибас отбыл из Одессы в Петербург. Все говорило о том, что карьера де Рибаса, как и многих других любимцев Екатерины, завершена. Первый недобрый знак — рапорты Пустошкина. В них шла речь о деградации флота и о вялом ходе строительства порта и города, о казнокрадстве среди подчиненных де Рибаса.

Адмирал внутренне мужественно готовил себя к предстоящей опале. А зря! Близнец по знаку Зодиака, он должен бы был знать, что судьба милостива к этой беспокойной публике и настойчиво и щедро посылает ей удачу за удачей. Уже через месяц Осип Михайлович служит в штате Адмиралтейств-коллегии, и направлен туда не просто так, а по Высочайшему указу!

Но ровно через три года «одесского Калиостро» неожиданно отстранили от службы. Среди причин увольнения называли злоупотребления в лесных доходах. По всей видимости, и они не подтвердились, ведь вскоре опала, как это часто бывало в период царствования Павла, сменилась новыми милостями — адмирал вновь восстановлен на службе. Ему поручено составить план реконструкции укреплений Кронштадта. Позже он назначен «докладывать по делам Адмиралтейств-коллегии его Императорскому Величеству». Де Рибас де-факто на короткий срок становится исполняющим обязанности морского министра.

Новый взлет, по всей видимости, насторожил кое-кого из окружения бывшего строителя одесского порта, скорее всего, кого-то из тех, кто не желал сближения «гишпанца» с императором. По всей видимости, де Рибас слишком много знал и мог при случае в пылу благодарности за царские милости нашептать императору на ухо что-нибудь лишнее. Дальнейшие события при дворе содержат недвусмысленный намек на причины безвременного ухода «одесского Калиостро» из жизни.

Судьба вдруг резко оборвала паруса удачи адмирала. Загадочная смерть, то ли от холеры, то ли от яда настигла де Рибаса неожиданно, изумив друзей и соратников своей внезапностью. А через несколько месяцев, сраженный в собственных покоях серебряным подсвечником, ставшим орудием убийства в руках заговорщиков, пал и непомерно зарвавшийся император.

Всем, кто знал и ценил де Рибаса, оставалось только догадываться, что между этими двумя, на первый взгляд никак не связанными между собой событиями, прослеживается едва уловимая загадочная нить.

Юлий Шарабаров